Мидсаммер, Купальница и Купала.

Вершина Лета, летнее Солнцестояние, время наибольшей силы и славы Соль, когда её колесница взлетает к зениту над зелёными полями и рощами, время самых длинных дней, и самых коротких, самых волшебных ночей приходится на промежуток 20-21 июня. В 2012 году - на 21 июня, астрономический миг Солнцеворота - в 3 часов 09 минут по Московскому времени. Новолуние, соответственно, приходится на 19 июня, так что 21е - 2/3 дни Луны. Впрочем, подбирая момент обряда, можно вспомнить, что священно всё же время, а не часы, Со-Бытие, а не его маркер. (В Швеции, например, празднуют Мидсоммар (Midsommar ) в ближайшую к 24 июня субботу и т.д.). Ярко пылающее Солнце, жаркий огонь костров в ночи, таинственные огоньки в непроницаемом мраке леса, будоражащий цвет бузины по утру, медовый запах лугов в жаркий полдень и золотистый аромат липы вечером - вот образы Мидсаммера, времени наивысшего расцвета и воплощения сил Жизни. И как за пиком напряжения следует сладкая усталость, за цветением липы - рассыпанные по земле облетевшие «звёздочки» и зелёные шарики завязи на ветках, за безумием экстаза - отдых и будни, так и за самыми долгими днями день начнёт потихоньку убывать - вплоть до самого Йоля с его долгими ночами. Ещё не скоро, ещё будет и беспощадно палящее августовское солнце, и много работы, и много радости, и щедрая роскошь Урожая... Но высшая точка Колеса проходится именно в эти дни, и огненная ладья самого светлого из богов - Бальдра - отчаливает от нашего берега, ибо не в наших силах жить пламенем слишком долго. 

Солнцестояние - праздник, очевидно, изначально общий для славян и германцев (для кельтского мира, тяготевшего более к оси Бельтайн-Самайн, есть предположение о влиянии здесь германских соседей, придававших больше значения паре Мидсаммер-Йоль). Внешняя сторона обрядности на западе и на востоке, будь то Англия, Скандинавия, Россия, Польша или Болгария (а так же и вовсе иноплеменные, но живущие в мире с теми же реалиями, Венгрия или Латвия) чрезвычайно схожа (здесь и далее праздник на Ивана Купала отождествляется именно с Солнцестоянием, без учёта расхождения в 13дней из-за современной его привязки к православному календарю. Старая его дата, как и дня Иоанна Крестителя (св. Джона и т.д.) в католичестве - 24 июня.). Различия может составлять, пожалуй, соотношение роли огня и воды, некоторые особенности в отголосках от древних обрядов жертвоприношений, да бОльшая распространённость Майского Дерева, ставившегося на западе и на Мидсаммер (англ.Midsummer, исл. Miðsumar, далее используются оба названия). На востоке, впрочем, ему есть аналоги в виде берёзки Русалий, или малорусского дерева-марены. В обоих случаях, в отличии от Майского Дерева, «окультуренного» с течением времени до символического украшенного столба или шеста, дерево Мидсаммера чаще было именно живым неплодовым деревцем, украшенным хлебцами, фруктами, зеленью и т.д., которое так же носили по селению или полю, или вкапывали в землю... Схожи же повсеместно зеленые ветви и венки, очищающее пламя, зажженное трением, и прыжки через него, ночные праздненства у костров, в лесу, в поле и у воды, гадания и сбор трав, первая роса «Иванова дня», исцеляющая зрение и разные хвори...

Мидсаммер
Торжества Летнего Солнцеворота засвидетельствованы у германских народов с древности. Самой ранней записью о нём будет, наверное, сохранившийся перечень припасов к празднику для германских частей римской армии, стоявшей в Честерхольме, что датируется концом первого века нашей эры. В средневековых документах немецкое Sonnenwende всегда указывало именно на летнее, а не на зимнее Солнцестояние, подтверждая тем значение дня. В начале седьмого века епископ Нойонский (Фландрия) Элигий осуждал устраивавшиеся его паствой 24 июня песнопения и состязания в прыжках.
Как и праздник Мая, с которым у него вообще много сходства, Мидсаммер был днём общинных шествий. В Сконе (Швеция) плели венок Мидсаммера изо всех цветов и побегов, что росли в округе. Связанный, его подвешивали на шест, который два мужчины или мальчика несли на плечах. Снизу шеста было бумажное изображение квочки на яйцах. Двух «веночных мальчиков» в процессии вокруг селения сопровождали от шести до двенадцати «веночных девочек». Олаус Магнус в XVIв. писал, что в Швеции народ приходил к мидсаммеровскому дереву молиться, чтобы полям была дана сила прорастать. Тогда же клали на поля кресты из листьев, чтобы посевы росли без ущерба от молний, грома или града. Ещё в Скандинавии варилась в этот день специальная каша – рёмегрот (römegrot), из цельного зерна на сметане и сливках, и к ней сыр – большая голова, сделанная из собранного со всех дворов деревни молока. В Ютландии (Дания) и Сконе парни и девушки дарили друг другу венки в знак расположения. В это время во многих областях Европы выбирали «невесту» (или «невесту» и «жениха», как на Лиго в Латвии), в отличии от Майской королевы - маленькую девочку (или детей). В скандинавских странах для такой пары устраивалась «детская свадьба», только обеты приносились не в вечной любви, а в вечной дружбе. Праздничное шествие проходило по всей деревне, раздавая благословения домам и получая за это угощения. 
В Исландии Мидсумар на переломе первого тысячелетия приходился на время Альтинга. До 1000г. ( год принятия христианства) альтинг открывался в четверг между 11 и 18 июня (после 1000г. - между 18 и 24м). Продолжался же всеисландский тинг две недели, т.е. захватывал время Солнцеворота. 
Связь Мидсаммера с общественными собраниями сохранилась, как свидетельствует Н.Пенник в «Истории языческой Европы», и на острове Мэн, где парламент (ведущий свою историю еще от эпохи викингов) каждый год 25 июня собирается на искусственном холме Тингвальд («равнина собраний»).
Однако основою праздника всё же были не общественные связи, а цикл стихийных сил - земли и растительности, воды и пламени.
Огонь на Солнцестояние изначально должен был быть зажжен трением («огонь нужды»), позднее, например в некоторых местностях Скандинавии – от увеличительного стекла, в последнем случае костры получали особое название: nodild или vrideld. Кое-где для костров Солнцеворота использовались строго определённые породы деревьев или даже кустарников (в отдельных областях Франции и в Валенсии, согласно Shellir, костры складывались из стеблей ежевики), известны костры из девяти (магическое число) пород дерева. Костры ставились либо очень высокие (на Карельском перешейке, например, высота такого сложенного башней костра могла достигать 7ми-10ти метров), либо относительно небольшие для прыжков через них и окуривания людей и животных (опять явная аналогия с обычаями Майского Дня). В огонь могли кидаться травы - просто для дыма (солома, сушеный папоротник, трава или зеленые ветви) или с защитной целью: чеснок (чтобы весь год не подхватить лихорадку), тмин или белую полынь (чтобы поясница во время жатвы не болела) и т.д. Бросали в пламя и сено, пучки колосьев и ржи, ветки плодовых деревьев и т.д., вероятно, как приношение и просьбу о добром урожае. 
Через костры прыгали поодиночке, просто для очищения, защиты и ради грядущего урожая, и парами, взявшись за руки, в надежде соединить судьбы в браке. В Южной Франции парами прыгали через огонь побратимы и кумовья, что бы их союз был крепок. Как пишет Shellir, устойчивое французское выражение «кумовство сен Жана» обозначает тесные родственные узы. 
В Латвии в прошлом веке (60-е-80-е гг., не знаю как сейчас) на праздник Лиго (Янов день, 23 июня) по Юрмальскому побережью, и везде, где можно, раскладывались к ночи костры, через них прыгали, и народ хлестал друг друга сорванным камышом - для очищения. Младшие одевали национальные костюмы, девочки - самые разные короны с бумажными лентами.
Как и на Йоль, на Летнее Солнцестояние зажигались «солнечные колёса», например, о таком обычае в городке Конц (Германия), когда горящее колесо спускали с холма в реку и по его ходу гадали об урожае вина, рассказывает Гримм в «Тевтонской мифологии». В Дании «Огонь св. Иоанна» зажигался на кургане или ином возвышенном месте, важной частью этого костра были сено или рожь. В Вестланде на день св. Иоанна было принято сжигать старые рыбацкие лодки – что можно связать со смертью Бальдра и его похоронами на пылающем корабле (обычай, символически воспроизводимый сегодня частью асатруа именно из-за этой ассоциативной цепочки). И стоит вспомнить ещё, что историю гибели Бальдра считают поздним переосмыслением Воданического жертвоприношения, самим же Одином и инспирированного. Жертвоприношения самого лучшего, достойнейшего из воинов на вершине силы и мощи...подобным вершине сил природы в ночь Солнцеворота.
В некоторых местностях, напоминая о той же древности, в пламя кидалась соломенная кукла, называемая «Дитя». Норвежцы также сжигали человекоподобную фигуру, называемую «Старик» (норв. kallen) или «Старуху» (kællingen). В Вестланде и Седерланде в костёр обязательно ставили крестовину или шест с колесом на вершине (называется kall или kjerring), тот же обычай есть у венгров и части народностей бывшей Югославии (распространён он был и в Белоруссии, о чём будет сказано далее). В Тюрингии ребята обходят дворы, собирая солому, делают из неё чучело, которое привязывают к колесу, поджигают и спускают с горы. Обряд сожжения чучела (часто - с деревцем Солнцестояния) не везде распространён, но всё же устойчиво фиксируется, нередко кукла изображает некое вредоносное существо, например ведьму. В Швеции был способ обнаружения ведьм в это время: надо взять так называемое «масло ведьм» (либо сок растений, либо роса, что встречается на кукурузе и цветах), сложить костёр из девяти пород дерева и кинуть в костёр немного этого масла, тогда ведьма не сможет не прийти, и обязательно выдаст себя. В Дании к ведьмам, которые ночью в канун дня св. Иоанна танцуют «у Старого Эрика» (т.е. Дьявола), отдельные смельчаки рисковали подобраться с куском зелёного дёрна на голове - для невидимости (но вот ронять защиту очень не рекомендовалось!).
Сила земли и трав в самую короткую ночь года издавна виделась многократно возрастающей по всей Европе. В эту ночь собирали травы, или окуривалиранее собранные дымом костров, что бы потом те служили оберегом или средством исцеления. Кто собирал только-только распустившийся нежный чабрец в июне (оставляющий на руках запах горчащего мёда) и его же цветы, прокалённые августовским солнцем (и слегка пропыленные) – тот знает разницу. Ещё в Дании перед заходом солнца на Мидсаммер была традиция украшать поля льна, раскладывая сверху зеленые ветки (в основном тополиные). Промежуток времени, в течение которого листья остаются зелёными был признаком жизни льна, тополь также должен был отвадить ведьм, что бы не вредили урожаю. Норвежцы, шведы и шведские финны развешивали листья и цветы всех видов (особенно рябину) для защиты в эту ночь по всему дому. В Швеции плели Midsommarsqvastar - цветочный венок середины лета - из всех видов цветов и растений в округе. Среди цветов обязательно должен был быть зверобой, как обладающий особой силой. Такие венки висели в каждом доме, особенно в конюшнях и хлевах до следующего года, этим скот был надежно защищен от колдовства. Во многих странах в эту ночь девушки собирали девять (или семь, или двенадцать) трав, которые, если их положить под подушку, позволяли увидеть суженого. В Швеции в канун 24 июня некоторые, завернувшись в белые простыни, поднимались на крышу своего дома. Чтобы они не услышали, чьё бы лицо не увидели - это не будет случайным и может быть истолковано (...а ещё это напоминает о развлечениях одного шведского подданного, «который живёт на крыше»...) В Дании у девушек есть обычай в этот день собирать «траву святого Иоанна» (зверобой) и сажать её между балками крыши, чтобы узнать будущее: цветок за себя и цветок за милого (и если клонятся друг к другу - быть свадьбе) или по цветку за родню (узнать кому жить долго, а кому нет).
И, конечно, девушки в эту ночь плели венки, которые пускали по воде, иногда вместе со свечкой, иногда просто так, что бы узнать свою долю: утонет, уплывёт в сторону судьбы, поплывёт рядом с венком любимого...
Вода и водное очищение так же присутствовали по всему ареалу праздненства, правда, если росные воды были однозначным благом, вода рек и озёр могла и очистить, и нести опасность (есть предположение даже, что водное очищение свойственно скорее славянским землям, и было соседями заимствовано).

Купальницы, Купала
И.П.Сахаров в своих «Сказаниях русского народа» пишет о почти забытом ныне, но отмечавшемся нашими предками 23 июня дне Купальниц (или, в привязке к церковному календарю — Аграфены (Агриппины) Купальницы, Аграфены-Лютые Коренья — из-за обычая сбора трав), как раз с водой и очищением связанных. В этот день собирали траву-купальницу (то ли лютик (ranum culus), то ли кошачья дрёма (trollius europaeus)) по утрам, ещё в росе и сберегали для лечения, плели из неё венки, парились с нею в бане. 
Главным обычаем дня накакануне Купалы было - с утра пропарится в бане, а днём, c полудня, искупаться в реке или озере. Причем бане придавали значение не только очищения, но и омоложения для стариков, и исцеления для больных. С этой целью парились со специальными «лютыми (т.е. сильными) кореньями», в степных губерниях в печь кидали жгучую крапиву вместо соломы. По выходе из бани садились завтракать, для чего готовилась специальная купальницкая обетная (общая, в складчину) каша. В одних местах её готовили из ячменя, с вечера истолченного девушками, которые собирались на обрядно-хозяйственное действо с песнями и играми. В других, наоборот, обетную кашу готовили пожилые женщины из зерна, специально оставленного от первого рушения. Ещё одна вариация этого обычая - мирская каша, когда баню топили для увеченных и сирых, которых ею после и угощали. И совсем полузатёртый след прошлого - просто угощение мирской кашей заключенных и бедняков в этот день.
Само название «Купалы» родственно, по видимому, всё же не водному действу (хоть и верили , что Солнце в этот день при восходе «играет» всеми красками, скачет и окунается в воду), а таким диалектным словам как «купа» (костёр, огонь в поле, большой котёл), и «купа» (груда, куча, сбор), «купный» (совокупный, совместный, можно вспомнить общинные пиры и обетную-общую кашу Купальницы), «кУпить» (собирать в кучу), древнерусским «купилище» (площадь), «купленица» (рынок), «купный» (общий), «купити» (соединять) и т.д.
Как и в Европе, Купальский огонь должен был быть «живым» (лесным, царём-огнём, лекарственным огнём) то есть зажженным от трения дерева о дерево. Сахаров указывает, что пока старики в Туле, сев в кружок, добывали этот огонь, все собравшиеся стояли в глубоком молчании, и лишь с зажжением костров начиналось веселье. Костры Иванова дня зажигались по всем славянским землям от Сербии до Чехии и Польши - на горах, в полях, по берегам рек, через них прыгали люди, в одиночку или попарно, связывая тем судьбы, перегоняли скот, перескакивали верхом на жеребцах для предохранения табуна от порчи. После прыжков через пламя купались в росе, поутру собирали «сильные» травы. В Польше крестьяне, прыгая через огни, перепоясывались полынью-чернобыльником (впрочем, не им одним). 
На Купальских кострах матери сжигали сорочки больных детей, что бы сжечь болезнь. Как и на территории германских народов, у славян огненное очищение принимало разные формы: костры, солнечные колёса на шесте (в Белоруссии шест с горящим колесом ставили часто в середину Купальского костра, также это мог быть шест с бочкой наверху или даже с пуком соломы), зажженные бочки, в том числе и с дёгтем.
Близким является и свадебный мотив игрищ Иванова Дня (не на пустом месте Викка рассматривает Летнее Солнцестояние как время брака Бога и Богини. Хоть смысл народных обрядов этим далеко не исчерпывается), правда, на западе аналог можно увидеть скорее в Бельтайне. По крайней мере, жалобы игумена Панфила в его послании («Женам и девкам - главам накивание и устам их неприязнен клич, всескверные песни, хрептом их виляние, ногам их скакание и топтание. Тут же есть мужам и отроком великое падение на женское и девичье шатание. Тако же и женам мужатым беззаконное осквернение тут же...», начало XVI в.) не сильно отличаются от жалоб английского памфлетиста Филлипа Стабса в его «Анатомии злоупотреблений»(Anatomie of Abuses) на Майский День («а затем бросаются в пляс вокруг него [прим. - Майского Древа], как делали язычники при возведении идола... Я слышал это от мужчины с хорошей репутацией, и что сотня дев затем идет на ночь в лес и лишь треть из них возвращается неоскверненными», 1583г.) Впрочем, далеко не всегда стоит слушать недоброжелателей, неважно, пуритан или православных.
Общей с европейской является и вера в особую силу трав в это время, а так же в особую колдовскую силу самых коротких ночей года. Всем знакомо общее для Великой, Белой и Малой Руси поверье о цветке папоротника, что может отыскать и отомкнуть заклятые, а потому так просто в руки не дающиеся, клады. Однако и добыть его не просто: надо отправится в лес одному, не поддаться на обман и наваждения нечистой и недоброй силы, да и сам цветок, как говорят, старается ускользнуть из рук. Находили в эту ночь и разрыв-траву, терлич (видимо, тирлич, горечавка желтая, Gentiana lutea L.) и траву архилин, которую срывать надлежало через золотую или серебрянную гривну. Под корнем чернобыльника добывали земляной уголь, исцеляющий черную немочь и падучую, а в муравьиных кучах - целебное масло. На Полтавшине в эту ночь можно было найти «перелет-траву», приносящую счастье, чей цветок в ту ночь светился как звездочка. Собирали вещи и попроще - васильки, зверобой, мяту, полынь, медвежье ушко и т.д. для венков, или в запас для лечения. Тихвинцы и ладожане в истопленную баню приносили веники с травой Иван-да-Марья и ими парились для крепкого здоровья. 
Естественно, в ночь наивысшей магии не обошлось без ведьм. Как в Европе Валубургова ночь, так у нас Ивановская, была временем их особой активности. Среди мест шабашей в позднее время называли Чертово Беремище под Киевом и Лысую Гору под Сандомиром (Польша). Естественно, это время было и временем усиленной защиты и обережной обрядности.
В Полесье мотивы изгнания-уничтожения ведьмы, согласно анализу О.Виноградовой, были во время праздника одними из центральных («на Купалу спалюют ведьму, шчтоб больше не ходила» и т.д.), в Польском Поморье, зажигая смоляные бочки, говорили, что «выжигают ведьм». Оберегом «от очарования», как уже сказано, были и сами прыжки через костёр. Защищали и хозяйство: белорусы запирали на Иванову ночь лошадей, что бы их не заездили, на Украине вешали на окна и двери жгучую крапиву и, также загоняли в хлева коров с телятами, чтобы телята сосали маток, и ведьмы не смогли выдоить чужое молоко. Бытовало на востоке Украины и местное поверье, что если собрать в узелок пепел от купальского костра и идти домой не оглядываясь, то на следующий день та, кто является ведьмой, явится и попросит: «отдай мне то, что у тебя есть!» Легко проследить аналоги всем подобным представлениям при праздновании Мидсаммера в Западной и Северной Европе.

И.П.Сахаров указывает, что южные обряды несколько отличаются от великорусских, в частности только у малоруссов известны песни с упоминанием имени Купалы, а так же куклы-Купалы, празднование у срубленного деревца-марены, и замена костра крапивным кустом или крапивой, сваленной в кучу. 
Вот что писал о празднике Купалы Н. Маркевич в книге «Обычаи, повѣрья, кухня и напитки малороссiян» (1860г., орфография оригинала):
«День Рождества св. Iоанна Предтечи посвящается празднику Купалы. Съ утра дѣвушки идутъ въ поле или въ лѣсъ собирать травы и цвѣты; изъ нихъ вьютъ они для себя купальскiе вѣнки, въ вѣнкахъ долженъ быть и полынь; кромѣ того онѣ носятъ полынь весь этотъ день у себя подъ мышками, это предохранительное средство отъ русалокъ и вѣдьм.
Къ вечеру отправятся въ лѣсъ или садъ, срубятъ тамъ дерево, предпочтительно, если есть, чернокленъ; отнесутъ его на мѣсто, назначенное для праздника, и дадутъ ему названье марена. Тогда приносятъ пуки соломы, а иногда соломенную куклу, одѣтую въ женскую рубаху, въ лентах, въ монистах и въ большом вѣнкѣ; эта кукла называется Купала. Пришедши на мѣсто, втыкаютъ въ землю дерево, обвѣшивютъ его вѣнками и лентами, ставятъ возлѣ него Купалу, и не вдалекѣ разводятъ огонь; взявшись за руки ходятъ съ пѣснями вокругъ дерева, и потомъ скачутъ черезъ огонь. Иногда вмѣсто огня употребляютъ кропиву, которую набрасывають въ высокiя кучи и потомъ скачутъ через нее. Мущины только присутствуютъ, но въ хороводахъ, пляскахъ и въ пѣснях не участвуютъ».
Так же в завершение праздника дерево-Марену (на Подолье и Волыни, однако именно срубленное деревце именовали «Купало») или изображение (Купалу или Марену, на Полтавщине - Мару) зачастую относили к реке и топили (как варианты – с чучелом-Купалою могли прыгать через костёр или сжечь в конце обряда, Купалою могли назвать воткнутую в землю вербную ветвь, которую в конце праздника парни похищали у девушек и уничтожали, иногда топили две фигуры), деревце и чучело могли сжигать или разрывать на части, кое-где соломенную или даже глиняную куклу привязывали к ветке и «Мареною» называли всё вместе. Шуточное соревнование парней и девушек за деревце/чучело с его уничтожением было довольно распространено(одним из «боевых средств» было обливание защитниц водой), вместо кучи крапивы встречался костёр из крапивы (возможно, как более древняя форма. Тем более, что часто прыжки через кучу крапивы или крапивный куст становились уделом детей при постепенном забвении обряда. При этом прыгать надо было босиком, а замешкавшихся или струсивших хлестали той же крапивой по ногам).

Обрядовое утопление деревца/куклы (в том числе с именем Марена, так напоминающем о Маре-Моране-Маржане) можно дополнить рядом Купальских песен о девичьей гибели или о том, как брат губит сестру. Малорусская о Марене (исполнялась при кидании в воду чучела):

Утонула Мареночка, утонула,
Тiльки iï кiсочка зринула.
Пiшла Мареночка топитися,
А за нею дружки дивитися.
Не топися, Мареночка, не топися,
Оглянися та на своє дитятко подивися.

В записи Н.Маркевича:

....Вси дивочки переплылы.
А сыроточка утонула.
Дошлы слухы до мачухы.
Да не жаль мени дочки.
Жаль плахточкы- крещаточкы.
Й запасочки-сыняточкы.

Или:

Торохъ, торохъ по дорози;
Що за гомон по дуброви?
Ой братъ сестру вбывать хоче,
Сестра въ брата прохалася:
Мый братику, голубчику,
Не вбый мене у лисочку;
Убый мене въ чистомъ поли;
Ой, як убьешь поховай мене,
Обсады мене трёма зильями:
Першымъ зильемъ - гвоздычкамы,
Другымъ зильемъ - васылькамы,
Третимъ зильеъ - стрилочками...

На ту же тему, но севернее:

А как по морю, морю синему.
Ой, лялё, лялё, морю синему.
Там лежат брусья, брусья новые.
Ой, лялё, лялё, брусья новые.
А по тех брусьях брат с сястрою шли.
Ой, лялё, лялё, брат с сястрою шли.
А брат перешёл - сестра втонула.
Ой, лялё, лялё, сестра втонула....

Этот мотив (точнее - мотив кровосмесительного брака между братом и сестрой) иногда считают изначальной мифологемой праздника. Ещё основанием этому мнению служит значительная роль цветка Иван-да-Марья (марьянник дубравный, Melampyrum nemorosum L.)) в Купальской обрядности, поскольку одно из преданий о нём гласит, что цветок этот вырос на могиле сестры, соблазнившей брата и убитой им. (Сейчас предпочитается метафорическое истолкование этому как браку между водой и огнём...метафоры, как известно, стерильны, не кусаются и проверены на холестерин).
Однако, в число купальских песен входят и другие:

Мойго свекра широкий двор,
на Йвана святого!
Да широкий двор по самый бор.
...А в том бурьяне волки гУдуть,
Бурьян толочут, свёкра волочут.
«Ай, невесточка, порятуночка!
Порятуй меня, невесточка!»
А невесточка послушала
Да на волчиков потЮкала:
«Волчок серай, вОлоки смело!
Волчок карий! вОлоки скОрей!»
На Йвана святого!

И множество вовсе не трагических:

...Я до тестя до свого
Пущу коныка на двиръ;
Ой, у тестя новый двиръ:
Постелю барвинкомъ двиръ,
Васылькомъ местыму двиръ,
Щобъ тещинька похвалыла,
Щоб дивчина полюбыла.

(Кстати, cобственно купальские песни пели во время действа у костра, на пути же к нему - троицко-семицкие, ещё раз доказывая принадлежность изначально праздников одному циклу. Причем и в тех, и в других отмечалась, по словам Н.Велецкой, близость к народным плачам-причитаниям по манере исполнения. Хотя нередко в источниках говорится о песнях шутливых и насмешливых (в основном по отношению к противоположному полу), возможно речь идёт о позднейшей форме отношения к празднику у «просвещенных» людей).

Пожалуй, более или менее уверенно можно говорить только о имевшем место некогда человеческом жертвоприношении в этот день (ср. западноевропейские замещения Мидсаммеровских жертв - «Старика», «Старуху» или «Дитя», а так же древнейший слой истории Бальдра), да о том, что во многих местах, по видимому, приносили в жертву девушку, отдавая её воде. Последний мотив вновь объединяет Солнцеворот с Русалиями.
Девушки могли и сами купаться вместе с Мареною, однако более старое представление это запрещало, согласно нему в этот момент налетает мощный вихрь: вся нечисть приветствует Марену-старшую русалку (записано в местечке Купьянском). 
Помимо бросания в воду чучела, обрядового купания, умывания росой, общераспространенным было гадание по пущенным в воду венкам (часто со свечою). На Полтавщине пущенный в воду венок старался перехватить «переємець» - нареченный девушки. Иногда же Купальские венки, наоборот, сохранялись под крышею весь год до следующего праздника, поскольку их травы приобретали чудесную силу (а могли, наоборот, закидываться через голову на крышу дома). 
В цикле сельскохозяйственной обрядности Летнее Солнцестояние связывают с началом сенокоса и скорым сбором урожая, хоть особо эти черты и не выделены (с другой стороны, праздник Купала часто рассматривают в комплексе Русалии-Купала-Петровка, первый из которых связан с защитой посевов русалками, а второй – с началом жатвы).

Думаю, из вышесказанного основные темы праздника и его обрядности ясны и без специально расписанных выводов. А закончить хочется цитатой из работы И.И.Земовецкого «Мелодика календарных песен», в которой на деле сказано больше, нежели про песни:
В купальских песнях «возгласы обрамляют текст, интонируемый на попевке, типичной для новогодних овсеней. Снова мы встречаемся с аналогией коляда-купала и, очевидно, не случайно: именно эти два праздника делят год пополам, перекликаясь и в элементах обряда ... Сходство...глубокое, подтверждающее концепцию календарного цикла как взаимосвязанной цепочки обрядов, направленной к кульминационной цели - жатве...Купальские песни оказываются для годового календарного круга действительно кульминационным циклом: говоря фигурально, отсветы купальских огней становятся видны уже в тёмные дни солнцеворота. Восход «жаркого солнца», который возвещали волочебники, осуществился, и в ослепительном свете его видны горизонты календарного года».
Использованные материалы:К.Гундарссон, Д.Паксон и др. «Наш Трот»
«Скандинавская мифология. Энциклопедия»
Н.Пенник, П.Джонс. «История языческой Европы»
«Сказания русского народа, собранные И.П.Сахаровым»
«Обычаи, повѣрья, кухня и напитки малороссiян. Извлечено изъ нинѣшняго народнаго быта и составлено Николаемъ Маркевичем» (Репринтное воспроизведение издания 1860г.)
Н.Н.Велецкая. «Языческая символика славянских архаических ритуалов»
C.Ермолаев, Д.Гаврилов. «Время богов и время людей» 
Л.С.Клейн. «Воскрешение Перуна» (ну да, автора заносит в выводах. Зато есть интересные цитаты. Epic fail c богами на носах драккаров цитатой _не был_)
О.Воропай. «Звичаï нашого народу» 
«Сайт для современных ведьм» и статья Shellir «Лита-Летнее Солнцестояние» на нём (утянуто чуть ли не всё подряд...но как не утянуть хорошее? Жаба задушит!)
Просто всякий разный «Google-в-помощь». 
с просторов интернет